Подводный шпионский триллер: секретные разработки

Однако в феврале 1945 года у будущих соперников был еще общий враг. На Ялтинской конференции английский представитель адмирал Канингхэм обратился к советской делегации с просьбой ускорить наступление советских войск на Данциг и Гдыню. На верфях этих подконтрольных Германии польских городов строились лодки серии XXI (Elektroboot), революционные для своего времени боевые суда. Попади они в распоряжение немецкого кригсмарине чуть раньше и в несколько большем количестве — могли бы коренным образом поменять расстановку сил на морских ТВД Второй мировой. Подводные дизель-электроходы серии XXI впервые в истории сделали субмарину настоящим оружием тайной войны. Благодаря мощным электробатареям нового поколения подлодка имела 2−3-дневный запас хода в подводном положении. Но даже для подзарядки батарей лодке не требовалось всплывать — расположенный на борту дизель-генератор работал, забирая необходимый для сгорания топлива воздух через длинную телескопическую трубу, слегка выступающую над поверхностью воды подобно перископу. Эта труба, известная под немецким названием «шноркель», впервые появилась на экспериментальных голландских субмаринах серии «О». Идея была позаимствована немцами у конструкторов покоренных нацистами Нидерландов еще в 1940 году.

После войны конструкция «скрытной» подводной лодки, подобно другим военно-промышленным технологиям рейха, была взята на вооружение союзниками, которые вскоре стали врагами. Голландско-немецкое изобретение оказалось очень кстати, когда у правительства и спецслужб США возникло желание заглянуть за «железный занавес». Больше всего американцев интересовало, насколько СССР продвинулся в разработке ракетного и ядерного оружия.

В один из дней 1949 года на голову капитана американской подводной лодки SS-345 Cochino Рафаэля Бенитеса свалился нежданный гость. Лодка стояла у пирса базы Военно-морских сил его величества в Лондондерри (Северная Ирландия), когда на ее борт поднялся 28-летний Харрис М. Остин. Молодой офицер в форме связиста тут же направился к капитану и предъявил документы, подтверждающие особые полномочия. «Связист» оказался сотрудником сверхсекретной «Группы военно-морской безопасности» — разведывательного подразделения ВМФ, занимающегося кодированием и дешифровкой и прославившегося в ходе войны на Тихоокеанском ТВД.

Мало того что капитану Бенитесу пришлось взять на борт «призрака» (этим прозвищем подводники наградили идущих с ними в поход представителей разведслужб), так еще этот пришелец принялся так хозяйничать на Cochino, что сердце моряка буквально обливалось кровью. Но ничего не поделаешь — секретные директивы предписывали установить внутри и снаружи субмарины высокочувствительную аппаратуру, с помощью которой разведка ВМФ надеялась перехватывать телеметрические сигналы, посылаемые во время ракетных испытаний, а также прослушивать радиообмен советских военных. Чтобы переоборудовать Cochino в шпионское судно, Остин высверливал отверстия в переборках, протягивая сквозь них пучки кабелей, устанавливал антенны и записывающие устройства. Все работы завершились в середине августа, после чего Cochino в сопровождении систершип USS Tusk отправилась к Полярному кругу, чтобы, обогнув Скандинавский полуостров, выйти в Баренцево море, поближе к советским военно-морским базам в районе Мурманска.

Поход прошел без происшествий, и, прибыв в заданный район примерно в 150 милях от Мурманска, Cochino поднялась к самой поверхности моря, даже ближе, чем позволяла длина шноркеля. Теперь над водой выступала часть рубки, на которой и были установлены похожие на уши антенны для радиоперехвата.

Первая попытка подводного электронного шпионажа у советских берегов не принесла особых результатов. Сканируя радиочастоты, «призрак» все надеялся найти в эфире следы какой-нибудь активности, связанной с испытаниями оружия. Однажды ему даже показалось, что успех близок, но принятые таинственные радиосигналы так и не удалось интерпретировать. К разочарованию Остина и капитана Бенитеса, пришло время сворачивать миссию и отправляться на базу. На обратном пути командирам Cochino и Tusk предписывалось провести морские учения, имитирующие преследование вражеской подлодки.

Однако вместо военных игр морякам предстояла схватка с огнем и водной пучиной. Из-за замыкания в батарейном отсеке на Cochino начался пожар. Капитан Бенитес подал команду на всплытие и вскоре понял, что ситуация почти безнадежна. Замкнутые накоротко батареи активно выделяли водород, который при достижении определенной концентрации обязательно разнес бы подводную лодку в клочки. А вокруг Cochino бушевал лютый шторм, и любая попытка Tusk приблизиться для эвакуации экипажа могла закончиться крушением. Каким-то чудом морякам все-таки удалось протянуть тросы и, наладив переправу между субмаринами, спасти экипаж Cochino. Погибло семь человек, и по иронии судьбы шестеро из них служили на Tusk — их просто «слизнуло» волной со скользкой палубы. Как и подобает капитану, Бенитес покинул свой корабль последним. Спустя несколько минут первая специально оборудованная для шпионажа субмарина ВМФ США ушла на дно в сотне морских миль от берегов Норвегии.

Шли годы, и постепенно подводный шпионаж из экзотики превратился чуть ли не в повседневную рутину холодной войны. Если Cochino была типичной субмариной времен Второй мировой, которую уже позже снабдили шноркелем и оборудовали разведывательной аппаратурой, то во второй половине 1950-х новые дизельные подлодки изначально имели на борту все необходимое для совершения тайных вояжей в советские территориальные воды.

Одна из таких субмарин, USS Gudgeon (SS-567), ведомая опытным командиром Норманом «Баззом» Бессаком, вышла летним днем 1957 года с военной базы Йокосука в Японии и направилась к берегам советского Приморья. Проникнув в территориальные воды СССР, она должна была подкрасться к Владивостоку на расстояние до трех морских миль и вести интенсивное наблюдение за действиями ВМФ СССР. На борту лодки находились три или четыре «призрака», каждый из которых ведал своей частью шпионского оборудования, а им Gudgeon была набита под завязку. В частности, одной из поставленных командованием задач было составление своего рода каталога «звуковых подписей», то есть записей шума винтов советских военных кораблей. Подобно отпечаткам пальцев человека, шум каждого отдельного судна имеет уникальные характеристики, и по имеющимся образцам можно опознать находящийся поблизости корабль. Чем больше образцов имеется, тем меньше вероятность встречи с «незнакомцем».

Идти к советским берегам американским подводниками приходилось с максимальной осторожностью. Днем лодка двигалась на большой глубине, скрываясь от возможного обнаружения с воздуха. Ночью приходилось подниматься к поверхности и 20−30 миль идти на глубине шноркеля. За это время дизель-генератор подзаряжал батареи, а воздух внутри лодки очищался от вредных газов.

Вечером 19 августа 1957 года Gudgeon находилась совсем близко у цели. Все шло по плану, и большинство членов экипажа отдыхали. Вдруг лодка слегка покачнулась. В этом не было бы ничего странного и тревожного, если бы субмарина передвигалась на большой глубине наперекор мощным течениям. Но здесь, в спокойных водах, покачивание могло означать одно — судно частично показалось на поверхности и приняло удар волны. Этого было достаточно, чтобы шпионскую лодку засекли с советских кораблей, которые тут же устремились к нарушителю границы.

Командир лодки Бессак немедленно стал уводить Gudgeon в глубину, пытаясь найти слой холодной воды, под которым можно было попытаться спрятать лодку от враждебных гидролокаторов. Но из этого ничего не вышло, и вскоре приборы показали, что субмарину прощупывают звуковыми волнами. Бессак повел судно еще глубже и прочь от советского берега, однако преследователи и не думали отставать. При этом их число возрастало. К двум лидерам охоты вскоре пришло подкрепление — еще два судна. Затем их стало восемь.

Gudgeon оказалась в подводной ловушке в самое неподходящее время: запас батарей был почти на исходе, а воздух, с ночи не очищавшийся от углекислого газа, — как никогда спертым. Но нельзя было и думать о том, чтобы подняться ближе к поверхности, выдвинуть шноркель и включить дизель-генератор. Наверху только того и ждали. Большей части членов экипажа было приказано покинуть свои посты, лечь и не двигаться, чтобы по максимуму экономить кислород. Было запрещено курение, отменили приготовление горячей пищи, по возможности погасили фонари освещения. В помещениях лодки расставили канистры с диоксидом лития, который частично поглощал углекислый газ из воздуха. Все равно дышать было почти нечем.

Выхода из ситуации не просматривалось. Вдобавок к постоянной гидролокации Gudgeon начали бомбардировать небольшими глубинными зарядами. Они не причиняли лодке вреда, но бомбардировка давила на психику и без того приходящих в отчаяние американских подводников.

Свои трюки были и у капитана Бессака. То он задействовал устройства, выпускающие в воду множество пузырьков, что создавало своего рода «дымовую завесу» от гидролокаторов, то приказывал открыть торпедные люки, зная, что наверху этот звук услышат и поймут: американцы готовы биться до конца. В отчаянной попытке собрать хоть немного чистого воздуха и подзарядить батарею Бессак приказал всплыть на глубину шноркеля и включить дизель-генератор. Предполагалось, что в этот же момент с помощью поднятой над поверхностью антенны удастся передать на базу сигнал бедствия. Однако едва шноркель Gudgeon показался над водой, к этому месту на полном ходу понесся советский военный корабль, будто бы намереваясь раздавить шпионское судно. Американцам вновь пришлось выключить дизель и уйти на глубину.

На борту Gudgeon готовились к худшему. «Призраки» срочно уничтожали секретные документы, офицеры проверяли личное оружие, а один из них — Док Хантли — на полном серьезе объяснял «призракам», что пристрелит их в интересах национальной безопасности, если русские попытаются взять лодку штурмом. Тем временем Gundgeon находилась в ловушке уже более 48 часов, и трое суток прошло после последнего плавания со шноркелем.

И тогда Бессак решил: будь что будет. Он приказал всплыть на глубину шноркеля и запустить дизельные двигатели. В затхлую атмосферу загнанной подлодки ворвался чистый воздух с моря. Шли минуты, но шпионская субмарина продолжала заряжать свои батареи и дышать. В перископ было видно, что большая часть советских кораблей ушла прочь. Остались лишь два небольших противолодочных судна. Обдумав ситуацию, командир принял решение всплывать. Когда Gudgeon закачался на волнах, Бессак вместе с сигнальщиком и офицером, вооруженным мегафоном, поднялись на мостик. В ответ на запрос с советского корабля американцы просигналили, что их лодка принадлежит ВМФ США и следует в Японию. В ответ им было приказано продолжить следовать по назначению и немедленно покинуть советские воды. Затем была передана еще одна фраза. «Что они говорят?» — спросил Бессак сигнальщика. «Они благодарят нас за участие в противолодочных учениях», — ответил тот.

Шпионская миссия Gudgeon закончилась полным провалом, и впервые в истории холодной войны подводная лодка противника была принуждена к всплытию. Все это, однако, не могло сильно омрачить радости «прощенного» экипажа, который уже 26 августа праздновал свое освобождение, сидя в барах Йокосуки, а не в подвалах Лубянки.

К тому моменту, когда загнанная под воду субмарина Gudgeon погибала от нехватки воздуха и электричества, всего-то три дня не побывав у поверхности, в строю ВМФ США уже находились первые атомные подводные лодки. Использование ядерной силовой установки придавало этим судам небывалую автономность, позволявшую им месяцами оставаться на глубине без ущерба для жизни и здоровья экипажа. До поры до времени «крестный отец» американского атомного флота адмирал Хайман Риковер предпочитал придерживать свое новое супероружие, не допуская его участия в столь рискованных операциях, как шпионаж в советских водах. Однако прогресс остановить невозможно, и некоторое время спустя «призраки» освоили и атомные подлодки — ведь они куда лучше дизельных подходят для выполнения особо важных заданий под носом у неприятеля.

Специально переоборудованная для нужд шпионажа атомная подводная лодка Halibut приняла участие в самых скандальных американских разведывательных операциях, одна из которых получила название Ivy Bells и продолжалась целое десятилетие. Идея родилась в голове директора по подводным операциям разведуправления ВМФ США Джеймса Брэдли в 1970 году. Смысл ее был прост: вместо того чтобы что-то подслушивать и высматривать у советских берегов, надо просто перейти к получению информации, так сказать, из первых рук. Некоторые советские базы подлодок географически расположены таким образом, что линии связи, которыми они пользуются, вероятнее всего, проходят по морскому дну. Если такой кабель найти — к нему можно подключиться и... все военные тайны в твоих руках.

В середине октября 1971 года Halibut покинула свою стоянку в районе Сан-Франциско и направилась в Охотское море. По предположению Брэдли именно там стоило поискать кабель, который наверняка соединяет базу подводных лодок в Петропавловске-Камчатском с пунктами управления в континентальной части Дальнего Востока.

Самой нетривиальной задачей было, разумеется, найти этот кабель, существование которого оставалось всего лишь гипотезой, родившейся в стенах Пентагона. Предложенная Брэдли методика поиска могла показаться смехотворной: ему, проведшему свое детство на Миссисипи, врезались в память установленные на берегах реки таблички с предупреждениями вроде «Осторожно — кабель! Якорь не бросать». Экипажу Halibut предписывалось подойти к советскому берегу, всплыть на перископную глубину и поискать на суше подобные же таблички. Утверждается, что метод сработал! Американцы обнаружили на Камчатке точку входа кабеля в воду, а остальное оказалось делом техники, которой на Halibut было в избытке.

Сначала путь кабеля отследили с помощью автономного подводного аппарата, оснащенного видео- и фотокамерами, а затем было найдено подходящее место, и Halibut, опустившись ко дну, вцепилась в него якорями. Установить аппарат съема данных с кабеля предстояло специально подготовленным водолазам. Перед тем как выйти на дно, ныряльщики провели продолжительное время в декомпрессионной камере (она представляла собой отдельную цилиндрическую конструкцию на корме лодки). Там водолазы вдыхали смесь кислорода с гелием, чтобы вытеснить из крови азот, смертельно опасный на глубине.

Разумеется, и речи не было о том, чтобы «врезаться» непосредственно в провода, — установленный аппарат лишь снимал электромагнитное излучение кабеля, но этого было вполне достаточно, чтобы все ведущиеся по кабелю переговоры попадали на записывающее устройство.

Успех первой экспедиции Halibut воодушевил американских военных — они получили в свои руки бесценный источник информации о противнике. Чтобы не рисковать лишний раз, часто посылая подводные лодки в советские воды, было разработано более совершенное устройство, которое установили на кабеле в ходе следующей экспедиции в 1972 году. Американцы настолько боялись раскрытия своих планов, что командир Halibut Джон Макниш в открытую говорил членам экипажа: в лодку встроена система самоуничтожения, и в случае попытки захвата корабля со стороны советского ВМФ субмарина будет взорвана.

Однако ничего такого не произошло, и все американские экспедиции к подводному «жучку» проходили относительно благополучно, если не считать случая, когда Halibut чуть не застрял в песчаном дне. Просто однажды в 1981 году американцы обнаружили, что их супердиктофон куда-то исчез. Конец операции Ivy Bells положил запутавшийся в долгах бывший сотрудник Национального агентства безопасности США Рональд Пелтон. Предложив свои услуги КГБ, он за $35 000 сдал нашей разведке информацию об американском «жучке» в Охотском море. На поднятом со дна устройстве была обнаружена надпись «Собственность правительства США». Впрочем, провал американской шпионской операции не оказал особого влияния на отношения сверхдержав. В начале 1980-х, на заре рейгановской эпохи, они были и так очень и очень плохими.